 |
| Николай Ге |
Этот бешеный ажиотаж я помню хорошо: когда в прошлом
году в Третьяковской галерее выставили «Суд синедриона» («Повинен смерти!»)
Николая Ге. Очереди стояли, почти как на «Джоконду». И попасть в зал с картиной
мне удалось только за день до снятия ее с экспозиции.
С художниками иногда бывает, что все западают не на те
картины, которые мастер считал главными и на которые жизнь положил. Спроси вас
про Ге, вы с ходу ответите: «Ну как же! «Петр I допрашивает царевича Алексея в
Петергофе». А еще портрет Льва Толстого, а еще «Пушкин в селе Михайловском», ну
там, где он стихи читает, размахивая рукой».
На этот вертел нашего среднего и во многом еще советского
образования, вспомнив картинки в учебниках литературы, можно нанизать еще
портреты Герцена, Тургенева, Некрасова... Все это и правда хорошие картины...
Но почему люди выстроились смотреть «Суд синедриона»? Только потому, что его
достали из запасников? Потому, что телик о «Суде» все уши нам прожужжал?
Нет, я думаю так: можно всю жизнь писать то, что тебе
интересно. Но это ремесло. А можно - то, чего не писать не можешь, что мучает
независимо от того, увидит это хоть кто-нибудь или нет. И вот это и есть талант
и гений. Об этой по-настоящему мучившей Ге всю жизнь теме, теме
Христа, мы знаем в основном только по одной и к тому же скучной его картине
«Что есть истина?». Ну это та, где перед громоздким Пилатом стоит задумчивый
Христос. И очень красиво падают тени. Сам Ге, между прочим, не очень любил эту
работу. Но зато ее принимало общество, взращенное на слащаво-божественном
образе Христа, который даже умирал на картинах других художников смиренно и в
чем-то изящно: спокойное лицо, плавные линии рук, светлая скорбь окружающих...
 |
| "Суд синедриона" |
.jpg) |
| "Гологофа" |
Нет, все это было не для Ге. Вот он, его Христос: «Суд
синедриона» - торжественная процессия, чванливые лица священников, а в углу,
слева (не сразу и увидишь) Христа придавили к стенке и орут на него так, что
даже по недвижимым губам читается: «Мы просто уроем тебя, просто уроем!» Именно
так, если говорить сегодняшним лексиконом разборок. Интересно, что читали по
губам кричащих иудеев во времена, когда Ге выставил картину впервые?
А ведь это только одна картина. Была еще «Тайная вечеря», за
которую в 1863 году Ге получил звание профессора, минуя звание академика. Были
«Христос и Мария, сестра Лазаря», «Братья Спасителя», «Христос в Гефсиманском
саду», «Выход с Тайной вечери», «Иуда» («Совесть»), «Голгофа» и наконец
«Распятие»...
Он возит эти картины по России и Европе, и... их не
принимают. Да и сейчас их найдешь не во всяком альбоме шедевров русской
живописи. Но вот удивительно: сам Ге был доволен впечатлением, которое произвел
его, как бы мы сейчас сказали, цикл о Христе.
И здесь нет парадокса. Потому что Ге в отличие от остального
человечества (простите за пафос!) читал Евангелие не как божественную книгу, а
как трагедию обыкновенного Сына человеческого, который ужаснулся и изумился
тому, как с ним обошлись. В «Распятии» Христос умирает некрасиво, мучительно,
страшно. Ни грамма слащавости и умиления вокруг. И это правда жизни, потому что
даже римляне, придумавшие позорное распятие, с отвращением и таким же страхом
приводили приговоры в исполнение.
Конечно, Ге не могли принять! Он переворачивал философию
священных книг. И вовсе не потому, что не верил в Бога. Просто жизнь и смерть
Христа как человека Ге пытался понять всю свою жизнь. В Третьяковке есть
несколько его картин об этом. Можно часами рассматривать «Явление Христа
народу» Иванова, «Христос в пустыне» Крамского... Но будет шанс - идите прямо в
зал Ге. Это страшно и очень печально, но это другая правда о Христе.
Как сухо сказано было однажды о Николае Ге: «Главная
заслуга... в том, что он первый уловил новое реалистическое направление в
библейских композициях...» - но внезапно добавлено изумительно искренне и
точно: «...которое унесло его очень далеко!»
Андрей ДЯТЛОВ
